Знаменитому литературному критику Альфреду Кейзину удалось отразить, благодаря собственному опыту, тот почти религиозный пиетет, который испытывали в отношении Нью-Йорка дети бедных и неграмотных иммигрантов. В глазах паренька из еврейского гетто в Восточном Бруклине Нью-Йорк был «чужестранным городом», чья пугающая масса, образы и многоязыкие звуки обрисовывали контур Америки в целом. Дистанция между ним и великим городом являлась во всем своем размахе и одновременно казалась преодолимой благодаря магической арке Бруклинского моста — места, где посвящаешься в ньюйоркцы — и где бросаешь городу вызов».
Вид на Манхэттен со стороны бруклина. 1940-е годы
Сумрачным зимним днём я, четырнадцатилетний, оказался в одиночестве на Бруклинском мосту. Это было время массового исхода после рабочего дня служащих муниципалитета Нью-Йорка и Верховных Судов. В эти часы мост дребезжит всеми своими частями сверху донизу, стеная под натиском несущихся по нему слой за слоем, гулких параллельных потоков движения. Вот по Бруклинскому мосту, вырвавшись с чернеющего вдали здания вокзала, с ворчанием несется поезд «надземки» курсом на Манхэттен, который куда дольше слоит на этой грешной земле, нежели мост, открытый в 1883 году. В тот день моего первого контакта с Бруклинским мостом, в час пик, передо мною толпилась непробиваемая масса тяжелых мрачных пальто, штурмовавших троллейбусы и вагоны «надземки», идущие в Бруклин; провода, увешанные голыми лампочками, повисали над открытыми прилавками, владельцы которых отчаянно драли глотки, призывая покупать франкфуртские колбаски или почтовые карточки с видом моста. Мост содрогался от топота всей этой массы людей, стремившихся поскорее разъехаться восвояси». Вечер спускался быстро, густая чернота обволакивала всё вокруг, словно грозя раздавить. Но прямо на моих глазах вдоль центрального бульвара вспыхнули расположенные на равном расстоянии друг от друга фонари в форме старомодных газовых рожков. Я удивлялся тому, что ступаю — так высоко над рекой — по деревянным доскам, большей частью продавленным, обломанным и разъединенным от времени так, что между ними просматривались стальные конструкции и — немного — река Ист-Ривер...
Я продолжил двигаться вперед, проникнувшись некоей леденящей невероятностью перед лицом безмерности Нью-Йорка, окружавшего меня со всех сторон. Дойдя до платформы, устроенной под аркой Манхэттенской башни(одна из двух башен, к которым прикреплены кабели, держащие Бруклинский мост, вторая - Бруклинская башня), я оперся о пилон, схватился за железные перила и объял взглядом весь Нью-Йорк который, казалось, с не меньшим любопытством созерцал меня. С другой стороны, спиною к Говернорс-Айленду, простирались бесконечные трущобы Нижнего Ист-Сайда, увенчанные электрической вывеской газеты «Джуиш Дейли Форвард»... Но прямо передо мною, над стеной ниже Саут-стрит, где стояли на якоре корабли, высились башни Нью-Йорка — вся кривая горизонта была составлена из небоскребов. Это мгновение, что я простоял на смотровой площадке, навсегда запечатлелось в моей памяти и явилось для меня решающим. Здесь, на этом самом месте, на лоне великого моста, я познал сердце Нью-Йорка. В ту же секунду я понял, что город был чем-то большим, чем вещественное поле моей жизни, большим, чем место, через которое мне суждено было пройти. Он был для меня отцом, матерью, учи гелем и единственным миром, который мне суждено было познать, местом, которое мне предстояло выучить.
Альфред КЕЙЗИН, НАШ НЬЮ-ЙОРК